Sapienti sat.
Я стремлюсь к славе. Есть во мне что-то пушкинское, если не в природе, то в намерении. И это не смотря на то, что еще древними доказано, что слава не может быть стремлением достойного человека, поскольку ей может обладать и недостойный. И все равно как мальчишка радуюсь новой победе над ближним своим, как деспот с удовольствием слушаю лесть, но когда меня хвалит человек достойный похвалы, я нахожусь в блаженстве. Почему? Может быть это очередной порок моей души, может быть idea fix, трудно сказать. Но если кто-то и может ответить на этот вопрос, то в первую очередь я. Уж я-то знаю какой я ничтожный человек, не сколько в нравственном, сколько в силовом смысле. Я ощущаю бессилие свое, за что бы я ни взялся: в поэзии, в музыке, в спорте, в науке, в философии. Может быть, я слишком рано хватаюсь тяжелые задачи, может я действительно мелок. Но если есть во мне что-то недюжинное, то это воображение. Оно помогает мне оценить прекрасное творение чужой доблести, и понять что мне до него далеко. Поэтому когда я вижу такие вещи, что-то во мне просыпается, что-то помогает перебороть душевную леность, и тогда я пытаюсь делать, а не мечтать. И если вдруг, нечаянно, мне что-то удается, и я вкушаю похвалу, это ненадолго успокаивает меня, до той поры пока я не убеждаюсь, что достижение мое эфемерно и не только потому, что временно, но и потому, что не такое уж замечательное.